Все мы видим, что уже по ходу войны/войн автоматически актуализируется тема привлекательности и противостояния демократических и автократических режимов/союзов.

И потому что демократический мир в свое время пропустил риск войны.

И потому что автократические режимы используют иногда не работающее/медленно реагирующее международное право как повод для дальнейшего усиления авторитарных и милитаристских тенденций.

Я уже писала ранее о классическом наглядном различии подходов на примере Корей, Южной и Северной, которые после разделения на две страны в 1948 году, закрепленного созданием милитаризованной зоны после Корейской войны 1950-1953 годов, начинали одинаково. Как авторитарные режимы. Но разница в том, что Южная Корея поставила целью модернизацию страны, и в результате за пятьдесят лет добилась поразительных результатов: автократия стала демократией, бедность переросла в процветание, а разумно выстроенная социальная система сформировала социальную справедливость. Проект, который звучал как «государство развития», имел за основу «общественное благо», и в конце концов пережил автократов, которые его реализовывали, и трансформировался в демократию. В то время, как Северная Корея использовала автократию исключительно для сохранения своей власти, и в результате переросла в автократический режим с элементами тоталитаризма, где население находится на грани бедности (сейчас там худшая за последние одиннадцать лет ситуация с продовольствием, и Россия хочет поставлять оттуда вооружение в обмен на продовольствие), зато власть испытывает ядерное оружие. Это удел всех автократий, которые ставят целью исключительно сохранение власти.

Но куда интереснее и разнообразнее ситуация в демократиях. Стейн Ринген, который много времени посвятил изучению процессов именно в демократических странах, выделил два типа демократий – нормальные и неработающие. Вот он правильно пишет, что демократия – это не цель, а средство, которое позволяет как можно больше представлять интересы различных групп. В то же время, в демократиях решения и принимаются, и выполняются согласно процедуре, и это правильно. Но если происходит определенный сбой, то сам процесс создания коалиции/принятия решений может занять долгое время. Если автократии могут вести политику (внутреннюю и внешнюю) гибридными методами, которые не требуют никаких правил и согласований, то демократии апеллируют к праву и необходимости прогнозируемости (и другого в цивилизованном мире в принципе не может быть) – это я к тому, что во времена турбулентности демократии иногда медленнее перестраиваются.

С одной стороны, в мире растет количество сторонников демократий (если к концу Второй мировой войны в мире насчитывалось всего 12 полноценных демократий, то уже в 1972 году их стало 44, а в 1993 – 72; сейчас это 117 выборных демократий). А с другой – различные соцопросы показывают, что общества разделяют саму идею демократии, но не всегда ее реализацию.

Война, конечно, на время остановила эту дискуссию, поскольку все увидели, к чему могут прибегнуть автократические режимы, и консолидировались (но не факт, что так будет всегда). Убеждена, что после активной военной фазы или во время (потому что война растягивается надолго) противостояние демократии vs автократии будет обсуждаться не только с точки зрения лидеров (автократы или демократы), но и в контексте самих систем в том, что происходит на уровне обществ. Поскольку, раз война стала возможной в 21 веке, значит – произошел системный сбой.

Более того, этот год будет определяющим с точки зрения удержания коалиций и единства в борьбе с автократиями. А также показательным – с точки зрения не/роста изоляционистских настроений на Западе (имею в виду, прежде всего, выборы в США и в Европарламент).

То есть, показательным как раз с точки зрения не/уязвимости демократических систем и умения перестраиваться под давлением рисков. Потому что Россия уже активизировала свои гибридные возможности.